Вино Из Одуванчиков Рэй Брэдбери
Дуглас издал дикий вопль, сгреб Тома в охапку, и они вновь покатились по земле. Дуглас обернулся. Эта тропа огромной пыльной змеей скользит к ледяному дому, где в золотые летние дни прячется зима. Эта тропа, заросшая, капризная, извилистая, тянется к школе. Эта вода вобрала в каждую свою каплю еще больше небес, когда падала дождем на землю. Конечно, здесь годится только чистейшая вода дальних озер, сладостные росы бархатных лугов, что возносятся на заре к распахнувшимся навстречу небесам; там, в прохладных высях, они собирались чисто омытыми гроздьями, ветер мчал их за сотни миль, заряжая по пути электрическими зарядами. Но ковш и полное ведро надо отнести в погреб, чтобы вода пропитала там весь урожай одуванчиков струями речек и горных ручьев. Да, да, хороший урожай. Вскинул застывшую руку — да, телефон все еще здесь! Через минуту опять медленно вышел на веранду и вяло окликнул Тома. Потом взглянул на отца и на Тома. Потом вы старались, чтобы я об этом забыла, ни разу больше об этом не упомянули.
Даже бабушка в какой-нибудь февральский день, когда беснуется за окном вьюга и слепит весь мир и у людей захватывает дыханье, — даже бабушка тихонько спустится в погреб. Они набрали полные мешки одуванчиков и унесли вниз, в погреб. Они вошли в кинотеатр. Они загадочно усмехнулись и отдали ему ведра. Они знают все, что только можно знать! Хочу почувствовать все, что только можно, думал он. Хочу устать, хочу очень устать. Он нарочно привез нас сюда, чтобы это со мной случилось! Конечно, если хочешь посмотреть на две самые главные вещи — как живет человек и как живет природа, — надо прийти сюда, к оврагу. Да, мистер Джонас был человек странный, непонятный, ни на кого не похожий, он казался чудаком и даже помешанным, но на самом деле ум у него был ясный и здравый. — крикнула им вдогонку миссис Бентли, но их уже не было. — Лопнуло мое терпение, миссис Гудуотер, — сказала она.
— вдруг крикнула миссис Бентли, ей стало невтерпеж под их взглядами https://casinox.com.ru/mobilnaya-versiya.htm. И вдруг такая находка: дрался с Томом, и вот тебе — тут, под деревом, сверкающие золотые часы, редкостный хронометр с заводом на семьдесят лет! Издавна и навеки существует некая неуловимая грань, где борются две силы и одна на время побеждает и завладевает просекой, лощиной, лужайкой, деревом, кустом. Он шел, опьяненный, со своей тяжелой ношей, а за ним плыли пчелы, и запах дикого винограда, и ослепительное лето; на пальцах вспухали блаженные мозоли, руки онемели, и он спотыкался, так что отец даже схватил его за плечо. Он выкрикнул это про себя раз, другой, десятый! Он вопрошал ветер и недостижимо высокое небо, и лужайку, где стояли Дуглас и Том и вопрошали только его одного. — Замри, — приказал Дуглас. — Хорошо бы так, — прошептал Дуглас. — Хорошо бы все знали. » Он отдал деньги, взял ледяной пакет, потерся об него лбом и щекой, засмеялся и — шлеп-шлеп босыми ногами — побежал домой.
Он открыл глаза. Отец, подбоченясь, стоял высоко над ним и смеялся; голова его упиралась в зеленолистый небосвод. Он тоже в заговоре, он все знает! — крикнула Франсина. Он не слышал. — На какую-то секунду я это увидел, — сказал он. На площадке лестницы стоял Том и, вцепившись руками в перила, глядел вниз. Дедушка стоял на широком парадном крыльце и, точно капитан, оглядывал широкие недвижные просторы: перед ним раскинулось лето. Билл Форестер остановил косилку и, жмурясь от солнца, с улыбкой подошел к нему. — Да, мне есть о чем порассказать, — провозгласила она. — А где же мистер Бентли? — Что же ей, по-твоему, сложить руки и пускай он ее спокойненько душит? — И тише: — Том… Как по-твоему, все люди знают… знают, что они… живые? Они рвали золотистые цветы, цветы, что наводняют весь мир, переплескиваются с лужаек на мощеные улицы, тихонько стучатся в прозрачные окна погребов, не знают угомону и удержу и все вокруг заливают слепящим сверканием расплавленного солнца.
И тогда из погреба возникнет, точно богиня лета, бабушка, пряча что-то под вязаной шалью; она принесет это «что-то» в комнату каждого болящего и разольет — душистое, прозрачное — в прозрачные стаканы, и стаканы эти осушат одним глотком. И он услышал тысячу людей под иным солнцем и слабое отрывистое треньканье: шарманка играет «Ла Маримба» — такой прелестный танец! Лавиния взяла Франсину под руку и повела по извилистой тропинке, все ниже, ниже, в теплоту сверчков, кваканья лягушек и напоенную тонким пеньем москитов тишину. Дуглас слышал, как часы на здании суда пробили половину одиннадцатого, одиннадцать, потом полночь, слышал, как все остальные опять и опять ворочаются в постелях, будто под залитой лунным светом крышей просторного дома шумит неумолчный прибой. Дуглас чиркнул спичкой и быстро провел ею под картой. Дуглас схватил ковш, выбежал во двор и глубоко погрузил его в бочонок с дождевой водой. Дуглас встрепенулся. Папа знает, понял он. И теперь он знает, что и я уже знаю.